Павел Назаров - Погоня по Средней Азии. Побег от ленинской тайной полиции
Такое озеро, как описывает Акбар, действительно существует, но оно неизвестно большинству местных жителей и совершенно неизвестно русским, и не нанесено на карты. По сути дела карты горных районов Туркестана даже приблизительно не имеют сходства с действительностью. Имеются руды того типа, что описывал Акбар, дающие железо, серебро и селитру, но водяные лошади это плод фантазии местных жителей. Имеется широко распространенное поверье среди сартов и киргизов, что около удалённых рек и озёр живут белые, безволосые дикие лошади. Это очень древнее поверье, так как есть запись об их предках Скифах у Геродота (IV, 53), который рассказывает, что дикие белые лошади живут на подножном корме в верховьях реки Гипанис. Вероятно, легенда возникла из-за куланов31 (лат. Equus hemionus), которые сейчас вымерли в этой части Туркестана.
В то время как Акбар рассказывал мне о чудесах этого таинственного озера, неожиданно в комнату ворвалась Камарджан, задула лампу, закрыла дверь и прошептала —
«У ворот стоят двое выглядящих подозрительно мужчин, одетых как русские». Моментом позже Акбар спокойно вышел на дорогу, но мужчины исчезли.
Несколько дней спустя произошел очень неприятный инцидент, имевший пагубные последствия для меня. Я сидел, читая, одним утром как обычно с открытой в комнату дверью. Внезапно я почувствовал, что кто-то смотрит на меня. Я поднял глаза и увидел довольно симпатичную молодую сартскую женщину, которую я никогда не видел до этого, внимательно меня разглядывающую. Не показывая никакого смущения от её внезапного появления, я продолжил спокойно читать, не двигаясь. Оказалось, что это была подружка жён Юлдаша, которая пришла с неожиданным визитом и воспользовалась своим преимущественным правом как женщины входить прямо без спроса, когда она обнаружила случайно открытую дверь. Она сразу увидела, что я был русским, христианином, и стала бомбардировать женщин вопросами, кто я и почему я здесь живу. Остроумие Камарджан спасло ситуацию. Она вытянула свои руки, все покрытые сыпью, и сказала —
«Это я попросила русского доктора вылечить мне руки, которые очень болят, и он пришёл тайно, ни говоря никому, так как большевики запретили врачевание».
Как и следовало ожидать женщина проболталась о таинственном докторе своим подругам, под большим секретом, конечно, и спустя несколько дней местный полицейский подошёл на базаре к Акбар Беку и сказал —
«Аксакалы послали меня к вам проверить ваше место жительство; они говорят, что какой-то русский укрывается у вас».
«Вы говорите ерунду», – ответил Акбар спокойно. «Там дома только четыре женщины и две маленькие девочки, и вы, как мусульманин, не имеете право туда входить».
«Хорошо», – сказал полицейский, – «Я верю вам; вы старый и уважаемый человек. Дайте мне сто рублей, и я скажу аксакалам, что никого у вас дома нет».
Конечно, я вынужден был дать сто рублей.
После этого случая Акбар посоветовал мне не показываться в той комнате днём. Поэтому мне пришлось перенести свое жилище в другой конец двора в полуподземное помещение, в котором они держали сено; там не было окон, а вместо двери было большое выломанное в стене двора отверстие, прикрытое куском войлока. Внутри было тепло, но через щели старой стены внутрь проходило только немного света, так, что, присмотревшись, можно было что-то рассмотреть в помещении. Читать было невозможно. В этом полуподземном сарае я провёл много долгих дней и ночей. Только во время обеда и нескольких часов после него я проводил время в своей старой комнате среди членов семьи Акбара, слушая их истории. Остальное время я проводил сидя или лежа в своем логове. Утомительно скучные дни казались длиннее обычных. Физическая бездеятельность и отсутствие дневного света ужасно угнетали. Чтобы как-то убить время я воскрешал в своей памяти всю свою прошлую жизнь и работу в Туркестане и позволил себе заняться философскими размышлениями. Меня чрезвычайно интересовала теория Эйнштейна, и, по моему мнению, она замечательно подтверждала априорные выводы русских метафизических философов, таких как Аксёнов32, Успенский33 и других, о природе времени.
Однажды вечером, когда я только стал собираться в свое логово, Тахтаджан начала говорить что-то весьма оскорбительное своему мужу. Я должен пояснить, что все члены семьи свободно говорили на двух языках – на узбекском диалекте джагатайского турецкого, являвшимся всеобщим языком Туркестана, и на таджикском, являющимся диалектом персидского. Я не знаю последний вообще, и поэтому, когда они не хотели, чтобы я понимал их разговор, они говорили на таджикском. Спор быстро перерос в серьезную ссору, поэтому я ушел спать. Немного позже я услышал крики, вопли и рыдания. Очевидно били Тахтаджан.
На следующее утро я увидел пятна крови на снегу около своей комнаты. Маленький мальчик показал мне пятна на войлоке в комнате, и затем он показал мне железный прут и объяснил мне, что Акбар Бек задал им Тахтаджан хорошую трепку, потому что она повела себя как дура. Она появилась с вовсю расцарапанным лицом и с глазами, опухшими от слез.
«Вас побили, Тахтаджан», – сказал я ей.
«Да, тахир, и я заслужила наказания; я была очень непослушна и вела себя очень плохо прошлым вечером. О, как это болит у меня», – сказала она и показала мне синяки на руках и ногах.
Однажды, наконец, Юлдаш принес Камарджан тамбурин, который она просила так долго и настойчиво. С этого дня у нас были концерты каждый вечер. Все женщины пели, в то время как Камарджан аккомпанировала. У них был песенник, репертуар которого они полностью использовали. Сарты не музыкальный народ; их пение является диким негармоничным завыванием. Однако, некоторые из песен Камарджан были не лишены мелодичности, конечно, весьма примитивного сорта; но это портилось сартской манерой горлового пения, таким образом производился занудный и довольно деревянный звук. Тамбурин стал постоянной игрушкой Камарджан, которая играла на нем без конца все дни. Это вызывало у меня большое беспокойство. Магистральная дорога, вечно запруженная красными солдатами, автомобилями и комиссарами, находилась всего в нескольких сотнях ярдов или около того от нашего двора, с разделявшим нас только арыком или каналом. Эти непрерывно звучащие весь божий день громкие тамбуринные звуки могли легко привлечь внимание красных солдат, особенно татар или сартов. Пишу эти строки годы спустя, а в моих ушах продолжает звенеть звук этого непрестанного тамбурина, рев автомобилей и грузовиков и жужжание веретена, которым весь день напролет прилежная, старая первая жена Акбара непрерывно занимала себя.
Все эти звуки ассоциируются в моей памяти с постоянным ожиданием появления в любой момент красногвардейских большевиков, что явилось бы сигналом для немедленного расстрела. К счастью, одной счастливой ночью несчастный тамбурин был изгрызен мышами, и наша певица была в отчаянии. Юлдаш утешал ее, говоря, что он натянет новую кожу на него, но Акбар спокойно запретил ему чинить эту вещь, так как он слишком ясно осознал опасность, которой подвергала всех нас эта сумасбродная женщина.
Недалеко от нас находилось коммунистическое учреждение большевиков. Оно было взято у душеприказчиков генерала Р., превосходно спланированное и оборудованное поместье с большим и очень продуктивным фруктовым садом. Мужчины и женщины приехали управлять им на коммунистических принципах. Ташкентский Совет дал этим пионерам пролетарской культуры огромную сумму денег и снабдил их щедро вином и водкой. Помимо этого они имели право реквизировать без права апелляции всего, что они захотят, у местных землевладельцев. Каждый день Акбар сообщал мне, как они грабят и забирают лошадей и крупный рогатый скот, и как жестоко вели себя эти пионеры по отношению беспомощному сартскому населению. Главой всего предприятия был печально известный ташкентский алкоголик и бродяга, который ранее уличался в мелком воровстве.
Весна была очень поздней в этом году. 23 марта случилась сильная снежная буря, после которой наступило потепление, и после 26-го начали ворковать голуби. Юлдаш объявил, что он собирается ехать в горы в Хумсан, родной поселок его первой жены, и привезти оттуда чудесный камень загхар мура – это серпентин (змеевик) – который является очень сильным лекарством против укусов змей и скорпионов, и что он надеется выручить много денег на его продаже. Он заявил, что много знает о камнях, и рассказывал мне множество историй об образцах камней, которые он нашел в горах. Он описал одну хорошо известную пещеру в горах среди чудесной рощи грецких орехов и фисташковых деревьев, великолепное место паломничества сартов. В этой пещере есть несколько дверей, и над одной из них имеется надпись, вырезанная в скале, на арабском языке, из которой следует, что эта дверь была построена тысячу лет назад. За пещерой присматривал карлик размером не больше двенадцатилетнего мальчика. В ущелье недалеко от пещеры есть дверной проем в скале, тщательно заделанный большими камнями и зацементированный, возможно являющийся входом в какую-то старую шахту. В Туркестане есть много старых шахт, входы в которые тщательно заделаны. Возможно, древние шахтеры укрывали свои лучшие шахты во время нашествия разрушительных орд монголов. Как раз был такой вход в горах, называющихся Майдан Тау, но киргизы открыли его и на дне маленькой шахты нашли толстую жилу самородного серебра. Они стали разрабатывать его тайно, приходя в шахту по ночам и маскируя жилу камнями. «Я был там сам», – сказал Юлдаш, – «это очень богатая жила. Недалеко от Таш Кана в горах, в не очень большой шахте сарты в тайне намывают золото. Это очень богатое место. Помимо золота, они находят рубины и сапфиры. Один сарт, я знаю, продал найденный там сапфир индийцу в Ташкенте за пятьсот рублей. Все эти шахты и другие интересные места описаны в очень старой арабской книге, которая принадлежит старому мулле, живущему в горном кишлаке Х. Он показывал мне некоторые картинки из нее».
